В начале прошлого века в русской поэзии существовало много различных школ и направлений: футуристы, акмеисты, имажинисты, символисты и др… И в каждом направлении было невероятное количество поэтов, прорывавшихся на корабль современности. Но вот прошло время и… От школ ничего не осталось. Сохранились лишь имена отдельных поэтов и их стихи. Кому сейчас какое дело, что Маяковский с Есениным не дружили, что Блок представлял символизм, а Гумилев акмеизм. Мы знаем имена, сделавшие русскую поэзию.
Мне кажется, этот пример вполне можно перенести на песенную культуру. Лет через пятьдесят наши потомки не будут разделять: кто на каких музыкальных баррикадах размахивал флагами и спорить о преимуществах и недостатках того или иного жанра, будь то блюз, русский рок или авторская песня. Сохранится лишь она сама – Её Величество Песня, которая и будет передаваться из уст в уста. А имена Визбора, Окуджавы, Никольского, Шевчука встанут в один ряд.
Андрей Козловский один из тех пионеров-пограничников, кто понял эту простую истину. Он пришел в авторскую песню где-то в середине восьмидесятых и поначалу не сильно отличался от той эстетики, в которую попал. Ну да, что-то было необычное, притягивающее. Харизма в переводе с греческого — доверие к тому, кто говорит. И он обладал. Вполне себе жил узнаваемым бардом среди других бардов. Кто-то принимал, кто-то не очень.
Потом стал разваливаться «могучий и нерушимый». И стало разваливаться все вокруг. Нормальный, психически здоровый человек, заглянув к бардам на костерок, мог увидеть следующую картину. С одной стороны — аксакалы, чьими бородами можно обмотать в качестве утеплителя все трубы газопровода Уренгой-Помары-Ужгород, а упавшими на свитерах оленями накормить все человечество, с другой стороны чудаковатых и экзальтированных певцов «новой волны» с неизменным трагизмом глядящих в зрительный зал и требующих внимания и тишины. Появился тренд на чудаковатость. Чем чуднее, тем интереснее, потому что это прокатывало до определенного момента. Все эти чудики стали мгновенно сколачивать различные творческие сообщества, организовывать на фестивалях свои альтернативные площадки, всем видом показывая, что они не такие, а какие-то особенные…
Но так уж и быть, мы для вас немного приоткроем завесу нашего таинственного появления на планете Земля… Кстати, многие из них были вполне нормальными, но нужно чудить, повторюсь, прокатывало. Добавьте сюда глубоко эгоистичное алкашество некоторых «гениев», и картинка сложится ничего себе. Нет, конечно, авторы со здоровой системой ценностей были, но в тени, и на них смотрели, как на некую кондовость, отправляя под лавку, потому что организаторы тоже начинали чудить. Все болезни, а особенно психические, невероятно заразны. И зритель начал уходить, особенно молодой и умный. Но куда идти? В русский рок? Но там инфернальная потерянность. В шансон? Так ведь как-то в тюрьму не хочется. К бардам? Но в психушке тоже не фонтан.
И вдруг посреди всего этого грянул блюзовый квадрат Козловского.
Откуда? Почему? Зачем? Мы же знаем его другим! Да все потому что не меняется только бревно, лежащее поперек дороги. А творческие люди всегда в поиске. Наиболее одаренные умеют видеть далеко вперед. Сейчас он отмахнется и скажет: «Леха, ну чего ты тут понаписал!» Это мой текст – что хочу, то и ворочу. Да и не о тебе я сейчас, Андрей Владимирович, а обо всех нас. И зритель, потянувшийся было прочь, развернулся: «А ну-ка, я задержусь. Вдруг не все еще потеряно!»
Козловский не стал вбивать гвоздь по самую шляпку в храм хилого русского романтизма, а просто спел: «Я ничего такого этакого не сочинял!» И победил. Зритель стал возвращаться на фестивальные поляны. Поверил, что петь будут о нем и для него. Успех был невероятный. Песни Козловского разлетелись по всей стране. Он становится едва ли не самым цитируемым автором. Тут же у него появилась масса последователей и подражателей. Всем захотелось такой же любви и славы. Да не тут-то было. Внешне не трудные музыкально-текстовые темы Козловского на поверку оказались очень крепкими сейфами со сложными кодами. При этом складывалось ощущение, что он пишет левой пяткой, так, между прочим. Музыканты, исполнявшие его песни и, считавшие себя более крутыми, чем он, в сравнении с ним выглядели бледной молью и не могли передать той энергетики. Подражатели, да что о них – вторичность, она и в Африке вторичность. А нужно-то всего – быть вровень с самим собой, не изображать из себя того, кем не являешься.
Козловский ведь он об этом. Да. Понятно, как дважды два, только повторить не получается. Как бы это вам объяснить, господа-подражатели. Через какое сравнение. А вот. Попробуйте научиться курить под душем. Ведь просто же по отдельности: затягиваться сигаретой и лить на себя воду. Одновременно, ну никак. А у него получилось. Да еще левой пяткой. Только не пытайтесь сразу бежать в ванную комнату. Позовите вначале кого-то из взрослых, чтобы присмотрели.
Дальше был не простой выбор: «Моя деревянная голова, плыви, чтоб не видеть твои глаза…» Понимая, что может закончить сочинительство или писать совсем мало – так устроена биохимия человека – он все же находит в себе силы стать другим. И снова побеждает. Поднявшись, как это принято говорить, «над схваткой». …Сражайтесь, ребята, а я еще должен защитить любимую женщину и воспитывать детей…
Сейчас он успешно проводит свои проекты, давая возможность всем творческим людям проявить себя. И всегда остается вровень с самим собой, не пытаясь сделать фейерверк из отсыревшего пороха.
Учитесь курить под душем. И все получится. Обязательно получится.
Алексей Витаков